Несмотря на значительный прогресс в области медицины, болезни и смертность не только не уменьшаются, а ускоренными темпами прогрессируют. Болезни поражают не только взрослых людей, но очень часто болеют и умирают дети. При онкологических центрах есть детские корпуса, так как рак не щадит ни взрослых, ни детей.

Мы до конца не можем знать путей и Промысла Божьего: почему Господь так наказывает и забирает в таком младенческом возрасте детей, но можем только предполагать и догадываться.

Во-первых, одной из причин является греховная жизнь родителей. За такую жизнь Бог часто попускает болезни детям, а то и смерть, чтобы через это вразумить родителей, и они обратились к Богу.
Во-вторых, ещё одной из причин того - почему Господь попускает смерть ребенка, является то, что Бог предвидит, что с возрастом этот ребенок развратится и погибнет для вечной жизни.

Есть такое мнение в народе, что Бог забирает человека в такой момент его жизни, когда он ближе всего к Богу.

Есть некоторые матери, сильно любящие своих детей и готовые отдать жизнь за своего ребенка, но не имеющие духовного рассуждения. И, когда по промыслу Божьему, Господь забирает у них любимое дитя, они сильно противятся Богу и требуют от Него, чтобы было так, как хочет она. Конец такого своеволия бывает очень печален.

На эту тему приведем рассказы, взятые из жизни.

Со мной врачи не говорили. Да разве мне нужны были слова, я же мать, я и так понимала, что дитя мое обречено - мой Конечка, мое счастье, единственный, кому нужна была моя жизнь. Наступила ночь. Как считали врачи, последняя ночь моего сына.

Я отпустила нашу матушку отдохнуть и осталась одна у его постельки. Ребенок продолжал метаться, он весь осунулся, личико его посинело, а из горла слышался свист, сменявшийся страшным, заставляющим сжиматься мое сердце, хрипением.

Поймите и, прочитав все, что я пишу дальше, не осудите - у меня умирал единственный сын, моя надежда, моя радость. Где искать защиты от злой судьбы, в чем или в ком искать спасение? Неужели так дано - на могиле моего ребенка я за тем и вымолила у Бога чудесный дар вновь рожденной жизни, чтобы через 3 года утратить ее. Не может этого быть. Это слишком жестоко. Ведь мы именуем Всевышнего Человеколюбцем.

Спасение - только в милосердии Божьем, только в нем. Как я молилась, никогда в жизни, ни до той ночи, ни позже, я не знала такого состояния. Тогда вся душа моя была полна мольбы и надежды. Не заученные молитвы повторяла я, скорбь матери говорила за меня. Я не знаю, что случилось со мною в тот час, я протянула руки к Богу и закричала:

- Всемогущий Боже, ты сам молился в саду Гефсиманском. Если возможно, да минует меня чаша сия. Пойми же меня в моей скорби. Все страдания, какие захочешь Ты послать, низвергни на меня, но спаси жизнь моего сына. Ты учил нас молиться: "Да будет воля твоя", но я говорю только в этом, только в этом единственном: "Да будет воля моя, верни мне сына, утверди волю мою". Теперь Ты скажи мне: "Да будет воля твоя".

Я не знаю, сколько времени я простояла на коленях, я даже не знаю, где я была, только не на земле, но вдруг я почувствовала неестественное забытье, какой-то странный, необыкновенный сон. Заснуть, когда умирает мой Конечка, мой сынок, да разве это возможно? Не знаю, что было дальше. Кажется, я сидела, склонившись над умирающим, и целовала его худенькие судорожно сжатые ручки, как вдруг оттуда, где я только что стояла на коленях, раздался голос:

- Опомнись, женщина, ты не знаешь, о чем просишь Господа.

Я обернулась и увидела ангела с горящей свечой в руках. Как ни странно, я не испугалась и не удивилась, как будто так и должно быть, я только в мольбе сложила руки. "

- Опомнись, - опять заговорил ангел. И в его голосе я услышала скорбную укоризну:

- Не моли о выздоровлении сына, Бог всеведущий. Он знает, зачем должна угаснуть эта жизнь. Бог милосерд, и Он хочет избавить тебя от ужасных страданий.

- Я готова на все, я все страдания приму с благодарностью, лишь бы жил мой ребенок.

- Но страдания ждут не только тебя, будет страдать и твой сын. Хочешь, я покажу тебе все, что его ждет? Неужели и тогда ты будешь упорствовать в слепоте своей?.

- Да, хочу. Покажи все, все. Но я и тогда буду молить Бога о жизни моего сына. Да будет воля моя.

- Следуй за мной, женщина, - и ангел словно поплыл передо мной, паря в воздухе.

Я шла, сама не зная куда, я проходила длинный ряд комнат, отделенных друг от друга не дверьми, а толстыми темными завесами. Перед каждой завесой ангел останавливался и спрашивал меня:

- Ты упорствуешь, ты хочешь видеть, что будет дальше?.

- Да, - отвечала я. - Я хочу видеть все. Я ко всему готова.

И тогда ангел отодвигал завесу, и мы входили в следующую комнату, а голос ангела становился все строже, и лицо его, когда он поворачивался ко мне, из скорбного становилось грозным. Но я шла дальше без колебаний, я шла за жизнью моего сына.

В первой комнате, куда я вошла, я увидела моего Конечку в кроватке, но он уже не умирал, он тихо спал, румяный и здоровый. Я протянула к нему руки, хотела броситься к нему, но ангел властно простер свою руку и позвал меня с собой.

Во второй комнате я увидела моего мальчика отроком, он сидел за столом, он учился, он читал что-то и увлеченный книгой даже не поднял на меня глаз.

В третьей комнате, которую мы прошли очень быстро, я увидела его юношей в военном мундире, он шел по городу, который мне был неизвестен.

В четвертой комнате я увидела его совсем взрослым в гражданском платье, он был чем-то занят, мне показалось, что он был на службе.

Мы вошли в пятую комнату. В ней было много народу, совсем мне незнакомые люди о чем-то говорили, спорили, было шумно, но вот поднялся мой сын и, как только заговорил он, все замолчали, все слушали его с великим вниманием и, я бы сказала, с восторгом. Я слышала его голос, он говорил громко и отчетливо, но я не усваивала ни одного слова, я ничего не понимала, а ангел уже подводил меня к следующей завесе. И когда он обратил лицо свое ко мне, я ужаснулась грозной силе его.

- Сейчас увидишь ужасное, - сказал он сурово. - И это ужасное ждет твоего сына, одумайся, пока не поздно. Если ты войдешь за эту завесу, все предначертанное свершится, но если смиришься, то вот я повею крылом, и свеча угаснет, и с ней угаснет жизнь твоего сына, и он избавлен будет от мук, и покинет землю, не зная зла. Хочешь ли ты видеть то, что сокрыто за этой завесой?

- Бог милосерд, - сказала я, - Он пощадит нас. Хочу. Веди меня, да будет воля моя, - отвечала я и пошла вперед.

Ангел отдернул завесу и за ней я увидела виселицу.

Ужас охватил меня, я вскрикнула и проснулась или, вернее, пришла в себя, очнулась. Я сидела, все так же склонившись над кроваткой Конечки.

Рука моя отказывается держать перо, но я должна дописать все. Сын мой, радость моя единственная, ты сладко спал, повернувшись ко мне личиком, и тихо, спокойно дышал. Я не смела пошевелиться, боясь разбудить тебя. И не смела верить своему счастью. А счастье было так велико, что заслонило собой все страшные мгновения ночного видения.

Я только плакала и благодарила Бога, а потом стало постепенно забываться все, что показал мне в ту ночь грозный ангел".

- Когда я бываю беременна, - говорила нам впоследствии Вера, - я часто причащаюсь и молюсь тому угоднику, чье имя хотелось бы дать будущему своему ребенку, если он родится его пола.

На четвертый день Рождества 1905 года у меня скончался первенец мой, Николай, родившийся в субботу на Пасхе 1900 года. До его рождения я молилась дивному святителю Николаю, прося его принять под свое покровительство моего ребенка. Родился мальчик и был назван в честь святителя.

Вот этот, Сержик, родился на первый день Рождества Христова, в 1903 году. О нем я молилась преподобному Сергию... С ним у меня произошло много странного по его рождении и, пожалуй, даже знаменательного. Крестины, из-за его крестного пришлось отложить до Крещения Господня, а обряд воцерковления пришелся на Сретение. И с именем его у меня произошло тоже нечто необычное, чего с другими моими детьми небывало. Молилась я о нем преподобному Сергию, а при молитве когда меня батюшка спросил, какое бы я желала дать ребенку имя, у меня мысли раздвоились, и я ответила: "Скажу при крещении".

А произошло это оттого, что в том году состоялось прославление святых мощей преподобного Серафима, которому я всегда очень веровала. К могилке его я еще девушкой ходила пешком в Саров из своего города. А тут еще и первое движение ребенка я почувствовала в себе как раз во время всенощной под девятнадцатое июля. И было мне все это в недоумение, и не знала я, как быть: назвать ли его Сергием, как ранее хотела, или же Серафимом?

Было около восьми часов вечера. Слышу зовет он меня из спальни.
- Что тебе, деточка? - спрашиваю.

А он сидит в своей кроватке и восторженно мне шепчет:
- Мамочка моя, мамочка! посмотри-ка, сколько тут ангелов летает.
- Что ты, - говорю, - Колюсик! где ты их видишь?
А у самой сердце так ходуном и ходит.
- Да, всюду, - шепчет, - мамочка; они кругом летают... Они мне сейчас головку помазали. Пощупай мою головку - видишь, она помазана!
Я ощупала головку: темечко мокрое, а вся головка сухая. Подумала, не бредит ли ребенок; нет! - жару нет, глазенки спокойные, радостные, но не лихорадочные: здоровенький, веселехонький, улыбается... Попробовала головки других детей - у всех сухенькие; и спят себе детки, не просыпаются. А он мне говорит:
- Да, как же ты, мамочка, не видишь ангелов? Их тут так много... У меня, мамочка, и Спаситель сидел на постельке и говорил со мною...

- Колюсик и смерть свою мне предсказал, - продолжала Вера, радуясь, что может излить свое сердце людям, внимающим ей открытой душой. Умер он на четвертый день Рождества Христова, а о своей смерти сказал мне в сентябре.

Подошел ко мне как-то раз мой мальчик да и говорит ни с того, ни с сего:
- Мамочка! я скоро от вас уйду.
- Куда, - спрашиваю, - деточка?
- К Богу.
- Как же это будет? кто тебе сказал об этом?
- Я умру, мамочка! - сказал он, ласкаясь ко мне, - только вы, пожалуйста, не плачьте: я буду там с ангелами, и мне там очень хорошо будет.

Сердце мое упало, но я сейчас же себя успокоила: можно ли, мол, придавать такое значение словам ребенка?! Но, нет! Прошло немного времени, мой Колюсик опять среди игры, ни с того ни с сего, подходит, смотрю, ко мне и опять заводит речь о своей смерти, уговаривая меня не плакать, когда он умрет...
- Мне там будет так хорошо, так хорошо, дорогая моя мамочка! - все твердил, утешая меня, мой мальчик. И сколько я ни спрашивала его, откуда у него такие мысли, и кто ему сказал об этом, он мне ответа не дал, как-то особенно искусно уклоняясь от этих вопросов....
Не об этом ли и говорил Спаситель маленькому Коле, когда у детской кроватки его летали небесные ангелы?..

Таков был общий любимец, мой Колюсик, дорогой, несравненный мой мальчик... Перед Рождеством мой отчим, а его крестный, выпросил его у меня погостить в свою деревню. Коля был его любимец, и эта поездка стала для ребенка роковой: он там заболел скарлатиной и умер.

О болезни Коли я получила известие через нарочного (тогда были повсеместные забастовки, и посланной телеграммы мне не доставили), и я едва за сутки до его смерти успела застать в живых мое сокровище. Когда я с мужем приехала в деревню к отчиму, то Колю застала еще довольно бодреньким; скарлатина, казалось, прошла, и никому из нас и в голову не приходило, что уже на счету последние часы ребенка. Заказали мы служить молебен о его выздоровлении. Когда его служили, Коля усердно молился сам и все просил давать ему целовать иконы. После молебна он чувствовал себя настолько хорошо, что священник не стал его причащать, несмотря на мою просьбу, говоря, что он здоров, и причащать его нет надобности. Все мы повеселели. Кое-кто, закусив после молебна, лег отдыхать; заснул и мой муж.

Я сидела у постели Коли, далекая от мысли, что уже наступают последние его минуты. Вдруг он мне говорит:
- Мамочка, когда я умру, вы меня обнесите вокруг церкви...
- Что ты, - говорю, - Бог с тобой, деточка! Мы еще с тобой, Бог даст, живы будем.
- И крестный скоро после меня пойдет за мной, - продолжал, не слушая моего возражения Коля.
Потом помолчал немного и говорит:
- Мамочка, прости меня.
- За что, - говорю, - простить тебя, деточка?
- За все, за все прости меня, мамочка!
- Бог тебя простит, Колюсик, - отвечаю ему, - ты меня прости: я строга бывала с тобою.

Так говорю, а у самой и в мыслях нет, что это мое последнее прощание с умирающим ребенком.
- Нет, - возражает Коля, - мне тебя не за что прощать. За все, за все благодарю тебя, миленькая моя мамочка!
Тут мне что-то жутко стало; я побудила мужа.
- Вставай, - говорю, - Колюсик, кажется, умирает!
- Что ты, - отвечает муж, - ему лучше - он спит.
Коля в это время лежал с закрытыми глазами. На слова мужа, он открыл глаза и с радостной улыбкой сказал:
- Нет, я не сплю - я умираю. Молитесь за меня!
И стал креститься и молиться сам:
- Пресвятая Троица, спаси меня! Святитель Николай, преподобный Сергий, преподобный Серафим, молитесь за меня!.. Крестите меня! помажьте меня маслицем! Молитесь, за меня все!
И с этими словами кончилась на земле жизнь моего дорогого, ненаглядного мальчика: личико расцветилось улыбкой, и он умер.

И в первый раз в моей жизни возмутилось мое сердце едва не до ропота.

Но когда моего мальчика закопали в мерзлую землю, и на его могилку лег холодный покров суровой зимы, тогда вновь великой тоской затосковало мое сердце, и вновь я стала вымаливать у Господа своего сына, не зная покоя душе своей ни днем, ни ночью, все выпрашивая отдать мне мое утешение.

К сороковому дню я готовилась быть причастницей Святых Тайн и тут, в безумии своем, дошла до того, что стала требовать от Бога чуда воскрешения.

И - вот, на самый сороковой день я увидела своего Колю во сне, как живого. Пришел он ко мне светленький и радостный, озаренный каким-то сиянием и три раза сказал мне:
- Мамочка, нельзя! Мамочка, нельзя! Мамочка, нельзя!
- Отчего нельзя? - воскликнула я с отчаянием.
- Не надо этого, не проси этого мамочка!
- Да почему же?
- Ах, мамочка! - ответил мне Коля, - ты бы и сама не подумала просить об этом, если бы только знала, как хорошо мне там у Бога. Там лучше, там несравненно лучше, дорогая моя мамочка!
Я проснулась, и с этого сна все горе мое, как рукой сняло.

Прошло три месяца, - исполнилось и второе слово моего Коли: за ним в обители Царя Небесного следом ушел к Богу и его крестный".

Почему Господь решил взять душу этого отрока, остается загадкой. По жизни, как мы видим, он просто Ангел - кроткий, смиренный, живи и радуйся жизни, приноси людям добро. Но Бог судил иначе и это иначе остается тайной, только Богу известной.

Как опасно противиться воле Божьей читайте в статье Так кто же управляет миром. (Рассказ о Каменосечце)