В древности не было особых школ, училищ, чтобы освоить какое-либо ремесло. Было просто, ученика закрепляли за мастером и тот смотрел, как он делает и сам постепенно усваивал практикой предложенное ему ремесло.

Так бывает в земной, физической, материальной жизни. Но у нас с вами будет идти речь не о земной жизни, а о духовной, небесной. Эта жизнь (духовная) отличается кардинально от земной своей тонкостью, в хитросплетенных коварных изворотах врагов нашего спасения, требующая большой рассудительности и внимания, а также в том, что происходит в помыслах и душе. Теоретических пособий для этой жизни имеется с избытком. Вот некоторые из них: Авва Дорофей, Иоанн Лествичник, преподобные Варсанофий и Иоанн Великие, Исаак Сирин, святитель Игнатий Брянчанинов, святитель Тихон Задонский, Добротолюбие (собрание поучений святых отцов) и много других, как древних, так и последних времен. Но все это теория, хотя и взята из опыта личной жизни.

Но падения многих убеждают нас, что одна теория (чтение духовных книг) недостаточна, она скорее может привести к высокоумию и гордыне. Теорию непременно необходимо подтвердить самой жизнью, т.е. пройти лично все то, что читал в учении святых отцов. Преподобный Исаак Сирин говорит: "Умудриться человеку в духовных бранях, познать своего Промыслителя, ощутить Бога своего и сокровенно утвердиться в вере в Него, невозможно иначе, как только по силе выдержанного им испытания".

Хотя на нашем сайте уже имеются некоторые жития, как образцы для подражания, но мы еще предлагаем довольно поучительные жизнеописания некоторых отечественных подвижников. На этот раз это чудесное житие преподобного Феодора, ученика известного старца и великого подвижника Паисия Величковского, он, как известно, был насадителем старчества в Оптиной Пустыни через своих учеников. Преподобный Феодор и был этим посредником и возродителем старчества в этой обители. Житие старца Феодора берем из книги Сергея Александровича Нилуса "На берегу Божьей реки".

В оптинских рукописях мне довелось найти жемчужину - рукописное житие схимонаха Феодора, ученика великого молдавского старца, Паисия Величковского. Паисий Величковский для русского монашества конца восемнадцатого века и девятнадцатого века, а также и для современных, добре живущих, иноков был тем же, чем некогда для пустынножителей Египта и Ливии был преподобный Антоний Великий. От него повелось и великое оптинское старчество, возглавленное старцем иеромонахом Леонидом, в схиме Львом. Схимонах Феодор, чье краткое рукописное житие я нашел в книгохранилищах оптинских, был учителем и сотаинником старца Леонида. Понятно, с каким интересом я отнесся к найденной рукописи и с какой любовью перенес с ее зажелтевших листов драгоценные ее письмена в заветные свои заметки.

"Сын родителей благочестивых, Феодор увидел свет в городе Карачеве, уездном городе Орловской губернии, в 1756 году по воплощении Бога Слова. Отец, которого он лишился в младенческом возрасте, был из купеческого сословия, мать - из духовного. Сирота-отрок был отдан родительницею в дом карачевского протопопа для обучения грамоте и пению. Скоро он обнаружил исключительные способности к быстрым успехам в учении; в особенности блистало в нем дарование к пению, соединенное с превосходным голосом. В то время, какой чувственным языком пел церковные песни, таинственный язык этих песнопений неприметно проникал в его сердце: сердце отрока, младенчествующее злобою, не засоренное еще страстями, удобно растворяется для принятия божественных впечатлений. Изучение грамоты вручило ему ключ сокровищниц, хранящий крупный жемчуг мысленных приобретений, - говорю о книгах Священного Писания и отеческих. Добрые дела, послушание, простота, полезное чтение, самое время воспитывали в Феодоре ту мудрость и те чувства, которым он впоследствии должен был возблагоухать на жертвеннике благочестия.

Из священнического дома возвратился он уже юношею в дом родительницы и, по ее требованию, занялся торговлей, завел лавочку в Карачеве и в этом занятии провел около двух лет. Но сердце, познавшее вкус духовной сладости, не может примириться с мечтательною, обманчивою суетою: насильственно принужденный к образу жизни, противному его наклонностям и мыслям, Феодор вздыхал в глубине души своей о тихом пристанище, и в его уме стало созревать намерение покинуть мир и восприять легкое бремя иночества. Несильный противиться справедливым требованиям совести, сердечному чувству, которым человека обыкновенно призывает Сам Бог, он оставляет родительский дом, ночью уходит из Карачева и, не открыв никому своей цели, устремляется в Плошанскую пустынь, лежащую от Карачева в восьмидесяти верстах. В ней Феодор скрывается от козней многопопечительного мира.

Плошанская пустынь, управляемая тогда добродетельным и довольно искусным старцем Серапионом, украшалась и благонравием братии, и стройным чином церковного богослужения. Здесь юный Феодор вступил в тризну иноческого послушания, дабы наружным рабством купить внутреннюю свободу, наружным уничижением выработать внутреннее душевное благородство, с послушанием старался соединить терпение, которым скрепляется и связывается все здание добродетелей. Терпение же он основывал на смирении…

По прошествии недолгого времени родительница узнала, что сын ее живет в Плошанской пустыни. Она спешит в сию обитель, исторгает юношу из защищенной и спокойной монастырской жизни, и ввергает его в поток мирской молвы и соединенных с нею соблазнов. О, любовь плотская! любовь безумная! недостойна ты святого имени, коим назвал Себя Сам Бог! Ты, по проречению Спасителя, часто вооружаешь ослепленных родителей беззаконным пламенем, и те, кто получил от них телесную жизнь, от них теряют душевную и истинную!..

Снова Феодор возвращается в лавочку, и снова чувства высоких желаний волнуют его душу; снова, пользуясь темнотою ночи, бежит он из дома, из города и достигает монастыря, известного под названием "Белые Берега", тогда еще малозначащего. Из "Белых берегов" он отправляется опять в Плошанскую пустынь и опять из нее похищается насильно материю, распаленною желанием подружить его с миром, желанием едва ли естественным…

Утомленный такими препятствиями, думая, что его предприятие воинствовать в мысленном воинстве не угодно Богу, Феодор хотел, по крайней мере, не лишиться сладостных животворящих заповедей Господних, хотел, придерживаясь их, как за нить, выйти из лабиринта мирской жизни и мечом делания заклать чудовище, пожирающее всех, кто блуждает по этому лабиринту, не руководствуясь златосияющею нитью заповедей Христовых. Его ворота были открыты для странников; нищий не отходил от окна его, не обрадованный подаянием; больные утешались его состраданием и услугами; враги не могли сказать, что за зло он платил злом; свободное же время он посвящал чтению, стараясь сладчайшее имя Иисусово лобызать непрестанно и устами и мыслию.

Но человек подвержен переменам; колеблется не одна молодость ветреная и пламенная, колеблется и старость, гордящаяся постоянством и опытностью, часто мнимыми. Лишенный тишины пустынной, лишенный наставления старцев, обуреваемый нестройным вожделением юношеского тела, Феодор начал омрачаться мыслями преступными, и мало-помалу вкрались в его сердце сладострастные чувствования: он пал.

Приступим к трогательной и наставительной повести его тяжких поползновений, укажем ров беззаконий, в который он ввергся, и познаем великое могущество покаяния, когда увидим его на высочайшей степени добродетелей. "Кораблекрушение праведника, - говорит божественный Златоуст, - соделывается пристанищем грешнику: когда праведник упал с небес, то и я уже не отчаиваюсь в своем спасении. Изувеченные ранами войны сподобляются от царя особенных почестей: так и подвижники умственной брани получают блистающие венцы, когда они являются пред лицо Царя царей, обагренные кровью своих падений, сими самыми падения ми победив, посредством покаяния, победителя их диавола".

В то время, как Феодор продолжал упражняться в маленькой торговле своей, открылось в их городе выгодное приказчичье место, на которое и был приглашен юноша благоразумный и ловкий. Хозяин дома скончался; его вдова, женщина целомудренная, но простодушная, и лет преклонных, не могла сама входить в управление домом, и вручила его Феодору. В этом-то доме и распростерты были сети, в которых запуталась нога его. Вдова была матерью четырех взрослых дочерей, прекрасных собою. Феодор, увлеченный преступной страстью, погряз в беззаконное смешение сперва со старшею, потом и с младшею сестрою. Долгое время валялся он в этом болоте разврата, - сладострастие закрывает умственные очи человека, - и, наконец, желая прикрыть свои греховные раны, соединился браком с младшею сестрою.

Но узел преступления сим не развязался. Просыпается в нем совесть: он узнает цену потерянных им сокровищ; сердце его уязвляется желанием их возвращения. Он начинает посещать с прилежанием храмы Божий - словом, удваивает старание о исполнении, по силе своей, всех обязанностей христианина. Но свет, прежде в нем сиявший от послушания иноческого, не получил прежней чистоты своей.

Проникнутый глубокой печалью, Феодор примечал во всех делах своих большие недостатки, примечал, что мир рассыпал повсюду препятствия к житию богоугодному. Не в силах переносить тяжкой язвы скорби о потере утешительных чувств, не находя никакой отрады в суетных занятиях, он решился, наконец, оставить отечество, имение, супругу, младенца-дочь и, обнажившись всего, вступил снова в поприще, приятности которого он уже испробовал. Утаивая истинное намерение, он открывает подружию своему, что хочет побывать в Киеве и поклониться святым мощам преподобных отцов Печерских. С ее согласия, он отправляется в этот город, взяв с собою денег только четыре рубля и пятьдесят копеек. Там он предает себя молитвам угодников Божиих, а затем поспешно устремляется к границам России и Польской Подолии, переходит границу и отправляется в Молдавию, в которой сиял тогда великий светильник, старец Паисий Величковский, архимандрит Нямецкого монастыря.

Монастырь этот лежит в 12-верстах от города Ясс, при подошве Карпатских гор. Под ведением этого монастыря было тогда около семисот человек братии. Чин церковного богослужения и духовного окормления монашествующих находился в цветущем состоянии: иго турок и нищета братии много способствовали успехам внутреннего человека. К сему-то стаду, руководимому воистину премудрым вождем, Паисием, захотел сопричислиться и Феодор. Сам архимандрит Паисий находился тогда уже в болезненном состоянии, и почти никуда не выходил из келии. Феодор умолял, чтобы его приняли приближенные, но получил отказ: ему представили многочисленность братии, недостаток в средствах. Юный странник Феодор находился в крайности: деньги, взятые им из России были истрачены: летнее пальто, в котором он вышел из Карачева, обветшало от путешествия; наступала зима. Далеко зашедший в сторону, лишенный всего необходимого, отвергаемый приближенными старца, Феодор просил, по крайней мере, чтобы его допустили принять благословение Паисия. Это ему было позволено, и он предстал земному ангелу.

Паисий, увидя рубище и отчаянное положение юноши, заплакал от сострадания, утешил его словами любви сильными и причислил к своему священному стаду. С этого времени святый муж строго запретил, чтобы впредь кому бы то ни было отказывали без его ведома.
Обрадованный Феодор был отведен в хлебню. Свободной кельи не было. Для откровения помыслов и душевного назидания врученный Паисием духовнику, старцу Софронию, Феодор исповедал перед ним, по обычаю той обители, все грехи содеянные от самой юности, и был отлучен на пять лет от приобщения Святых Тайн Христовых.
Проведя несколько дней в хлебне, видит он в одну ночь во сне множество людей, как будто приведенных на суд; в числе их был и он. Перед ним пылал громадный огонь. Внезапно откуда-то явились какие-то необыкновенные мужи, извлекли его из толпы и ввергли в пламя. И стал он размышлять: отчего из всей этой большой толпы я один только брошен в этот страшный огонь. И на мысли его те мужи ответили:
- Так угодно Богу!

Проснувшись, он рассказал это видение старцу, и от него получил такой ответ:
- Огонь этот предзнаменует пламень искушений, которые должны тебя постигнуть на иноческом поприще.

Из хлебни Феодор поступил в послушание к строгому старцу, которому был поручен присмотр за монастырскими пчелами. Здесь Феодор таскал на своих плечах ульи, копал землю - словом, занимался необычайной для него черной работой. Трудно изобразить терпение, с которым он переносил подвиги телесные, укоризны начальника, непрестанно укоряя самого себя, со смиренною мыслью, что несет достойное наказание за многочисленные грехопадения свои. Пот трудов, чаша бесчестий, непрестанно им испиваемая, собственное смирение породили в нем чувство сокрушения и плача. Блаженная печаль эта, сокрушающая сердце, растворила молитву его особой силой. Иисус Господь, призываемый глубокими воздыханиями и нелицемерным сознанием немощей, мало-помалу очищал его ум, разгонял мрак страстей и возвеселял ученика Паисиевой обители и Своего странными и сладостными ощущениями, которых никогда не вкушала гортань мирянина, погребенного в житейских попечениях.

Так протекло около двух лет. Феодора, за непорочность жизни, отставили от тяжелого послушания на пчельне и сделали помощником на просфорне, находившейся в монастыре Секуле, зависевшем от Нямецкого и лежавшем от него в двенадцати верстах.

Подробно не будем говорить о трудах его в этом послушании; перейдем к обстоятельствам, которыми Бог возвел его на высоту добродетелей.

В пустынном месте, при потоке Поляна-Ворона, в пяти верстах от скита того же имени, жил старец Онуфрий, украшенный сединами не одних преклонных лет, но и сединами божественной мудрости. Происхождением из русских дворян, Онуфрий возлюбил Христа с самых ранних дней своего нежного детства. В юности он в продолжение шести лет, юродствовал Христа ради и, оставив юродство, удалился в Украину с другом своим, впоследствии иеромонахом Николаем, и на Украине принял ангельский образ. Онуфрий и Николай проходили вместе царский путь умеренности и взаимного совета. Обрадованные слухом о высоких достоинствах Паисия, они переселились из Украины в Молдавию и вручили себя великому старцу. Напитавшись чистою пшеницей его наставлений, получили от него благословение поселиться в пустыне, на потоке Поляна-Ворона, и там напоеваться потоками божественного созерцания.

Находясь в просфорне, Феодор все более и более приобретал чувство внутреннего умиления и горения сердечного. Чем более человек питается духовною пищею, тем более алчет ее. То же произошло и с Феодором. Душа его устремилась к жизни пустынной, и он стремление свое предал на суд старца своего, Софрония, прося его благословения послужить престарелому и ослабевшему уже в силах Онуфрию. Старец Софроний одобрил его намерение, тогда Феодор обратился с помыслом своим к великому старцу Паисию, и Паисий с любовью и радостью благословил его намерение и отправил к Онуфрию.

Переселившись к Онуфрию, Феодор вступил на путь совершенного и неограниченного послушания. Отсекая волю пред своим духовно-искусным и святым старцем, исповедуя ему все, даже мгновенные помыслы, он постепенно умирал миру, совлекал с себя мрачную одежду пристрастий ветхого человека и облекался в светозарный хитон нового - в блистающее святостию бесстрастие. Блаженное древо послушания произрастило свой обычный плод - Христоподражательное смирение. "Смиренного, - говорит Лествичник, - Бог обогащает даром рассуждения".

Этим даром рассуждения и возблагоухал смиренный Феодор не наружно только, но и сердцем, внутренне.

Три подвижника эти - Онуфрий, Николай и Феодор, - имели прекраснейший обычай ежемесячно приобщаться Святых, Пречистых, Животворящих Христовых Тайн и ими очищались, просвещались, укреплялись в духовных подвигах и распалялись огнем божественных желаний. Онуфрий и Николай жили как братья. В келье Онуфрия, обиловавшего даром рассуждения, стекались толпы удрученных недоумением. Николай внимал самому себе и, не испытывая в глубоком безмолвии помыслы своего сердца, служил жертвою чистоты Существу Чистейшему. Феодор проходил то делание, которое святые отцы поставляют наряду с исповедничеством - святое послушание. Кажется, можно безошибочно сказать, что эти три земных ангела не только числом, но и самой жизнию, сияли во славу Животворящей Троицы. Не буду говорить о их терпении, кротости и воздержании, - повесть сделается слишком пространной, - довольно упомянуть о царице добродетелей, о той добродетели, именем которой назвал Себя Господь - о святейшей любви. Ее драгоценными узами соединялись эти три небесных человека воедино с Богом и друг с другом, горя пламенем чистейшей любви, усердно нося немощи немощных и отвергая всякое самоугодие. Николай и Феодор забывали себя, услуживая немощному телом Онуфрию, употреблявшему от немощи самую легкую пишу, и ту в весьма малом количестве. Онуфрий забывал свои немощи, духовным разумом своим облегчая им духовное делание.

Истинно, посреди их невидимо обитал несказанно сладостный Иисус, по неложному обещанию.

За единодушие их жизни посещены они были однажды тяжелым искушением, которое ясно засвидетельствовало благоволение к ним Домовладыки, сказавшего: "его же люблю, наказую". Пошел Феодор в скит для таинства исповеди и святого Причащения. В его отсутствие, во время самого всенощного бдения, напали на их пустыньку разбойники и, похитив их малые запасы провизии, находившиеся в келье, возложили преступные руки свои на двух старцев, и оставили их израненными, едва дышащими. Заботливый и любящий уход за ними Феодора помог им поправиться. Тогда сам Феодор поражен был болезнью, которая едва не свела его в могилу. Но Бог хранил дни праведника для пользы грешников.

Приближается новая печаль: кончина старца Онуфрия. За двенадцать часов до смерти открылись его сердечные очи: явилось ему судилище, которое встречает всякую душу, излетевшую от тела и судилище это было, как бы зримо соратникам Онуфрия. Праведник, истязуемый существами, для окружающих невидимыми, томился и давал ответы, из которых ясно виделось, что строгое осуждение человеческих недостатков было причиной этого страшного томления.

Онуфрий представился весной, в марте. Нетленная глава его и перси свидетельствуют по смерти о его несомненном спасении и святости.

Предав земле священные останки отца своего, Феодор продолжал жить с Николаем. Но пустыня, лишенная Онуфрия, не казалась уже для него столь любезною: ему попущено было уныние, вероятно, для того, чтобы светильник не оставался под спудом. Он вышел из пустыни, в которой жил пять лет со старцем Онуфрием и полгода с Николаем. Уходя, он получил от Николая заповедь, приехать за ним следующею весною и взять его с собою в Нямецкий монастырь.

Феодор с радостью был принят архимандритом Паисием, и начал проходить различные монастырские послушания: переписывал книги Отцов, переводимые Паисием с греческого языка на славянский, пел на клиросе, на котором впоследствии сделан был уставщиком, и, под руководством Паисия, обучился искусству всех искусств - умному деланию, умно-сердечной Иисусовой молитве (О ней см. в "Добротолюбии").

С этого времени его начала преследовать зависть и преследовала до гроба.

По окончании зимы, он, получив благословение великого старца Паисия, отправился на поток Поляну-Ворону, откуда взял с собой смиренного и безмолвного Николая и вместе с ним возвратился в Нямецкий монастырь. Но недуги и глубокая старость стали истощать телесные силы Николая. На руках Феодора скончался великий Николай, и мощей его не коснулось тление.

Феодор пребывал в Нямице до 1801-го года и присутствовал при кончине знаменитого Паисия. Преемник Паисия по управлению монастырем, согбенный летами, лишенный зрения, старец Софроний, также уже приближался к своему закату.

Между тем, на Российский престол вступил Александр Благословенный. Милостивый манифест, им изданный, дозволял свободно возвращаться в отечество бежавшим из него за границу. Софроний, видя расстройство своего монастыря, побуждаемый некоторым предчувствием, посоветовал Феодору воспользоваться монаршею милоcтию и возвратиться в Россию. Феодор послушно оставил Молдавию и вернулся в Россию, облеченный в великий ангельский образ (схиму) старцем Софронием, питавшим к нему любовь необыкновенную.

Возвратившись в Россию, он явился к Орловскому архиерею Досифею и, по его желанию, избрал местом жительства Челнский монастырь. Здесь он занимался приведением в стройность чина Богослужения, копал пещеру и, что всего важнее, начал уделять ближним от тех духовных сокровищ, которые приобрел в Молдавии. Но злоба и зависть скоро восстали на Феодора, и он перешел в Белобережскую пустынь, где был строителем иеромонах Леонид (впоследствии великий основатель оптинского старчества), несколько времени живший при нем в Челнском монастыре и питавшийся манною его учения. Но и здесь не укрылся он от зависти, ибо, по сказанию духоносцев, возвышался духовным совершенством, не имеющим пределов духовной высоты. Беспрестанно стекались в келью его братия, отягченные бременем страстей, и от него, как от искусного врача, получали исцеление. Не сокрыл он от них драгоценного жемчуга, хранимого в уничиженной наружности послушания, о котором он узнал не слухом только, но самим делом.

Он не погрузил в неизвестность таинства частого и стесненного призывания страшного имени Иисусова, которым христианин испепеляет сперва терние страстей, потом разжигает себя любовию к Богу и вступает в океан видений.

В то время в Белые Берега занесена была горячка. Ею заразились многие иноки. За ними ходил и прислуживал милосердный и любовный схимник Феодор. Но и его сломила болезнь. Он пришел в большую слабость; в течение девяти дней он не принимал никакой пищи; все думали, что для праведника пришел час смертный: в нем внезапно онемели все чувства; глаза широко открыты; дыхание едва заметно; движение членов прекратилось, но уста осветились райской улыбкой, и на лице играл нежный, яркий румянец.

Трое суток он находился в этом необыкновенном положении, и затем очнулся.

Прибежал отец строитель Леонид.
- Батюшка! - спросил он, - ты кончаешься?

- Нет, - ответил отец Феодор, - я не умру. Мне это сказано. Смотри, - бывает ли у умирающих такая сила?
И с этими словами подал ему руку. В это время к отцу Феодору вбежал его любимый ученик:
- Я почитал тебя великим, - сказал ему отец Феодор, - но Бог показал мне, что ты весьма мал.

Вслед за этим он встал с постели, в одной рубашке, и, опираясь на костыль, поддерживаемый учениками, он пошел к больным, о которых ему было что-либо возвещено во время его исступления.

Невозможно изобразить всего того, что ему было открыто во время его замирания: чувственный язык не может с точностью изображать предметов духовных, и потому о них можно говорить только иносказательно и притом несовершенно; к тому же многие лица, о которых было открыто в видении, еще и поныне (писано приблизительно в тридцатых годах прошлого столетия) наслаждаются временною жизнью, призываемые к покаянию.

Это состояние видения началось таким образом.

За несколько дней до болезни, однажды вечером отец Феодор примирял одного своего ученика с настоятелем и внезапно почувствовал в сердце своем необыкновенное утешение. Не будучи в состоянии скрыть этого чувствования, всю его непомерную сладость, он открылся в них намеком отцу Леониду. Затем началась болезнь, имевшая странное течение. Во все ее продолжение отец Феодор был в полной памяти, но на лице его обнаружилось обильное действие внутренней сердечной молитвы. Болезнь же тела проявлялась только жаром в теле и большой слабостью. Когда с ним началось состояние исступления, и он выступил из самого себя, то ему явился некий безвидный юноша, ощущаемый и зримый одним сердечным чувством; и юноша этот повел его узкою стезею в левую сторону. Сам отец Феодор, как потом рассказывал, испытывал чувство, что уже умер, и говорил себе: - я скончался. Неизвестно, спасусь ли, или погибну.

- Ты спасен! - сказал ему на эти помыслы незримый голос. И вдруг, какая-то сила, подобная стремительному вихрю, восхитила его и перенесла на правую сторону.
- Вкуси сладость райских обручений, которые даю любящим Меня, - провещал невидимый голос. С этими словами отцу Феодору показалось, что Сам Спаситель положил десницу Свою на его сердце, и он был восхищен в неизреченно-приятную, как бы, обитель, совершенно безвидную, неизъяснимую словами земного языка.

(Спаситель многими обителями у Отца называет различные меры ума водворяемые и оной стране, т.е., отличие и разность духовных дарований, какими наслаждаются по мере ума. Ибо не по разности мест, но степени даровании назвал обители многими. Как чувственным солнцем наслаждается каждый, соразмерно чистоте и приемлемости силы зрения, и как от одного светильника в одном доме освещение бывает различно, хотя свет не делится на многие светения, так в будущем веке все праведные нераздельно водворяются в одной стране, но каждый в своей мере озаряется умственным солнцем и. по достоинству своему, привлекает к себе радость и веселие, как бы. из одного воздуха, от одного места, престола, зрелища и образа. И никто не видит меры друга своего как высшего, так и низшего, чтобы, если увидит превосходящую благодать друга и свое лишение, не было это для него причиною печали и скорби". (Исаак Сирин. "О Небесных Обителях". Слово 5.)

От этого чувства он перешел к другому, еще превосходнейшему, затем к третьему; но все эти чувства, по собственным его словам, он мог понимать только сердцем, но не мог понимать умом.

(В Православном богословии существует два направления в отношении духовного мира. Одни считают, что души перешедшие в духовный мир, если они определены Богом в рай, то они поселяются в какие-то обители, соответственно духовному преуспеянию человека. Другие считают, что никаких обителей нет, а под обителями нужно понимать духовный уровень (духовное состояние) человека.
Порассуждаем на эту тему. Первое упоминание об обители мы находим в Евангелии, когда Христос говорит: "Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим" (Иоанн, 14, 23). О какой обители здесь может идти речь, тут явно можно видеть, что под обителью Христос подразумевает вселение Бога в человека, который своей праведной жизнью приготовил место для Него. В другом месте Он опять говорит об обителях: "В Доме Отца Моего обителей много" (Иоанн, 14, 2). Но если в первом приведенном изречении Христа явно видно, что под обителью Он понимал вселение Бога в человека, то почему и в этом изречении Христа мы должны понимать что-то другое? Идем далее: Однажды саддукеи приступили ко Христу (искушая Его) и спросили, чьей жена будет на небе, когда ее имели семь братьев. Ответ был таков: "Заблуждаетесь, не зная писаний, ни силы Божией. Ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают как Ангелы Божии на небесах" (Матфей, 22, 29-30).
Итак, если души умерших пребывают как Ангелы на небесах, то они уподобляются Ангелам. Но в Священном Писании нигде не сказано, чтобы Ангелы имели какие-нибудь обители, или домики для жилья. Да и вообще, что делать в этих домиках душам отшедших в тот мир? Печки топить или убирать комнаты? А может быть там еще и огород есть? Конечно, ничего там этого нет и для духовных сущностей это не нужно, там все внимание сосредоточено в Боге и к Богу. Он Питатель и Источник жизни и все материальное уже позади.
Но многие христиане могут не согласиться с таким толкованием духовного мира и у них есть на это основательное доказательство. В житиях святых приводится немало примеров, как некоторым святым, преуспевшим в духовной жизни, были показаны райские обители применительно к земным представлениям, чтобы было понятно нашему уму. Мы не будем приводить в пример эти случаи, так как это займет много страниц, они общеизвестны. Начнем с Евангелия. Все учение Христа о Царствии Божием заключается в притчах и аллегориях, иначе оно было бы недоступно и непонятно для людей того времени. Непонятно оно было без притч и для самих Апостолов. А то, что "Царствие Божие внутрь вас есть", совсем было непонятно в то время. Приведем полностью эту цитату из Евангелия: "Быв спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им, не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут, вот, оно здесь, или, вот оно там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть" (Лука, 17, 20-21). Эти притчи и аллегории продолжаются и по настоящее время, только в разных видениях: стоит домик (обитель) рядом с ним красивый сад, поют красивые птицы и т.д., иначе и современному человеку не понять, что такое Царствие Божие. А вот старцу Феодору было показано, в чем действительно состоит Царствие Божие - в силе, и что оно находится внутри человека - в Духе Святом).

На нашем сайте читайте дополнение к этому рассказу "В чем состоит Царствие Божие", часть первая, часть вторая.

Потом он увидел, как бы, храм и в нем близ алтаря, как бы, шалаш, в котором было пять или шесть человек.
- Вот для этих людей, - сказал мысленный голос, - отменяется смерть твоя. Для них ты будешь жить.

Тогда ему был открыт духовный возраст некоторых его учеников. Затем Господь возвестил ему те искушения, которые должны были обуревать вечер дней его. В видении этом ему были даже указаны те самые лица, которые впоследствии устремили на него всю злобу. Но Божественный голос уверил его, что корабль его души не может пострадать от этих свирепых волн, ибо невидимый правитель его - Христос.

В короткое время, без лекарства, обновилось здоровье старца.

Желая более уединения и безмолвной жизни, отец Феодор объявил об этом желании настоятелю и братии, и они устроили ему келью в лесу, в двух верстах от обители. В этой келье отец Феодор поселился с добродетельным иеросхимонахом Клеопою. В скором времени к ним присоединился и отец Леонид, добровольно сложивший с себя достоинство строителя.

Но не может укрыться град, стоящий на вершине горы: скоро слава о великих достоинствах Феодора разнеслась повсюду. Беспрестанно толпились при дверях его кельи многочисленные посетители и нарушали безмолвие пустынножителей.

Феодор и сотрудники его, утомленные молвою, начали умолять Бога, чтобы Он устроил по святой Своей воле. Вскоре в сердце их возбудилось единодушное чувство, понуждающее их переселиться в северные пределы России. Три года они не могли осуществить сего на деле. Провидение определило Феодору прежде своих товарищей оставить Белые Берега. Он взял с собою на дорогу тридцать копеек, которые ему подарил игумен Свенского монастыря (в г. Брянске. Орловской губернии) и отправился в путь. Зная презрение праведника к деньгам, рожденное крепким упованием на Бога, один из его приверженцев, схимонах Афанасий, вложил тайно в суму его пятирублевую ассигнацию. По дороге, отойдя шестьдесят верст от Белых Берегов, Феодор встретил престарелую нищую и отдал ей эту ассигнацию.
Феодор направился к Новоезерскому монастырю, лежащему в восточной части Новгородской губернии, начальником которого в то время был знаменитый Феофан. Любовно им принятый, Феодор, был им приглашен возобновить Нилову пустынь и жить в ней со своими единомышленниками. Получив от Феофана письмо к митрополиту Амвросию, Феодор отправился к митрополиту, но Амвросий не согласился на предложение Феофана и отправил Феодора в возобновлявшуюся тогда Палеостровскую пустынь, лежащую на северном острове Онежского озера.

Здесь провидение судило Феодору вступить в огонь жестоких искушений. Настоятелем Палеостровской обители был некто Белоусов, происхождением купец, купивший себе дворянство, а затем и монашество вместе с достоинством строителя. Никогда не знавший послушания, не соображавший с заповедями истинного христианства и иночества. Белоусов заразился завистью к Феодору и начал его притеснять. Не удовлетворившись этим, он с разными клеветами поехал на него жаловаться митрополиту.

От владыки-митрополита Белоусов вернулся с приказанием, в котором было сказано: "Схимонаха Феодора никуда не пускать и ни в какие монастырские распоряжения ему не входить: если же сделает что непристойное, противное своему чину, то, лишенный чина, будет послан в светскую команду". Это было прочитано в трапезе, причем Белоусов запретил добродетельному старцу входить в кельи к другим инокам, впускать их в свою, разговаривать с богомольцами.

- Все сие случилось, - сказал на это смиренномудрый Феодор, - за тяжкие мои грехи, за мою гордость и на невоздержанный мой язык. Слава Тебе, милосердному Создателю моему и Богу, что не оставляешь меня, многогрешного и скверного, но посещаешь и наказуешь меня за мои беззакония Своим милосердием и благоутробием отеческим". Через несколько времени Феодор стал просить подать просьбу о переводе своем на Валаам, но получил отказ.
- Видно, - сказал он, - так угодно Богу. Буди имя Господне благословенно отныне и до века!

Вновь был послан указ, и в нем было сказано: "Феодора схимника из ворот монастырских никуда не выпускать, и не допускать ни в какие советы".
- Милосердый Господь и Создатель мой, - сказал Феодор, - дай мне и сие, и что впредь может случиться за грехи мои, претерпеть с благодушием и благодарением. Дай мне, отныне, по крайней мере, положить начало к житию по Твоей святой воле и к люблению Тебя, милосердого Бога, Создателя моего и Искупителя!

Вскоре после этого указа Белоусов послал ему приказание выйти на покос, грести сено.
- Не могу выйти после указа, - отвечал Феодор. Белоусов разгорячился и закричал:
- Я тебя посажу в погреб и буду кормить травою.
- Как вам угодно, так и делайте, - сказал Феодор, - однако, верую милосердому Богу моему: мне сделать могут только то, что Он попустит за грехи мои; а что Он попустит, того я и сам желаю. Лучше мне в сем веке понести наказание, нежели в будущем веке мучиться.

Два года продолжались притеснения со стороны настоятеля. Два года, лишенный одежды и обуви, сплетал он себе венец терпения. Наконец, видя расстройство Палеостровской обители и непримиримую ненависть строителя, он решился явиться к митрополиту для личного объяснения.

Перемещенный им в Валаамский монастырь, он поселился в одном из его скитов, но за самовольную отлучку из Палеострова был на год лишен камилавки.

Еще прежде него переселились в Валаамский монастырь из Белых Берегов иеросхимонахи Клеопа и Леонид со многими другими приверженцами отца Феодора.

Около шести лет пребывал Феодор в этом знаменитом монастыре и привлек к себе почти всю братию. Это возбудило зависть начальствующих. Составилось сонмище, подобное преступной синагоге, предавшей на казнь Сына Божия, и Валаамские мнимые праведники захотели стереть с лица земли праведника истинного. Но об этом довольно будет, если скажем, что тогда сбылись самим делом откровения, виденные им в Белых Берегах, сбылось и избавление, обещанное ему Спасителем. События эти слишком недавни, и потому о них запрещено распространяться.

Предпослав Клеопу в обитель Георгия еще во время своего пребывания на Валааме, Феодор переселился с Леонидом в Александро-Свирский монастырь. Цепь дней его была цепью искушений… За полтора года до преставления его постигла тяжелая болезнь. В тяжкие приступы припадков недуга он твердил одно слово: "Слава Богу"!

За день до кончины он имел видение: он видел себя в некоей великолепной церкви, исполненной белоризцев, и из их среды, с правого клироса, услышал торжественный голос покойного друга своего, иеросхимонаха Николая:
- Феодор! Настало время твоего отдохновения прийти к нам.

Это совершилось в пятницу Светлой седмицы 1822 года. В девятом часу вечера заиграла на устах Феодора радостная улыбка, лицо его просветилось, черты изменились божественным странным изменением. Ученики, окружавшие одр старца, забыли слезы и сетования и погрузились в созерцание величественной необыкновенной кончины. Благоговейный страх, печаль, радость, удивление овладели вдруг их чувствами: они ясно прочитали на челе отца своего, что душа его с восторгом излетела в объятия светоносных Ангелов.

Смерть праведника есть рождение для новой радостнейшей жизни; смерть праведника есть сладостнейшая жатва тучных классов, прозябших из семени искушений и подвигов; смерть праведника есть величественное исшествие души, сбросившей деянием и видением страстные оковы темницы тела. Душа эта на пути своем к небу не убоится встречи лукавых демонов. Смерть праведника есть полет его, стремительный и неудержимый, на крыльях любви к Источнику любви. Господу Иисусу.

Отче святый!

Ты ныне обитаешь в райских чертогах и ненасытимо наслаждаешься хлебом небесным,
пролей о нас молитву пред Царем царей, не предай чад твоих челюстям вражиим,
будь нам помощником в страшные смертные минуты и представь нас Лицу Всевышнего,
да и мы соединим с ликующим гласом твоим наши слабые гласы
и удостоимся с трепетом прославлять в вечные веки
Триипостасного Бога, славимого всею вселенной.

Аминь.